Рассказ №2485 (страница 8)

     Были и другие. Наглые и нахальные молодые люди лет двадцати четырёх, которым, в сущности, было в виде развлечения провести несколько часов с нежной девочкой. Мотивы у них совсем другие - они всё ещё проявляют агрессию, безупречно свойственную всем выродкам. И не столько похоть они удовлетворяют свою, сколько амбиции. Они чувствую себя большими и сильными, когда насилуют, а другого слова я не собираюсь использовать, пятнадцатилетних девочек. Тоже, конечно, комплексы - ущемлённое где-то в детстве достоинство, наверняка, от осознания собственной недостоиности и убогости.
     Два типа уже есть. Могу выделить ещё один, менее многочисленный. Всего два представителя. Были такие невольные любовники у Эсфирь, кстати, оба они выбирали только её, отличающиеся от остальных только манерой говорить, стилем жизни и прочими поверхностными материальными признаками. Один, например, носил на пальцах сотню очень тонких колец.. Такие же ублюдки, только вынужденные чем-то носить на себе всякие признаки принадлежности к людям другого положения в обществе.
     Вот, пожалуй, три группы, три вида, которые хотя бы имеют отличительные особенности. Таких было не много. Больше было других - однолицых существ мужкого пола, которым было всё равно, с кем и где спать. И все они заходили в комнату, где обитали мы, и все они выбирали. Сотни раз они направляли свои пальцы в сторону Эсфирь, сотни раз они подзывали её и уходили с ней. И сотни раз она возвращалась ко мне и умоляла меня не быть таким, каким я был в её отсутствие. Я помню её и достаточно почти мне этого. Я помню её голос, многие её черты помню, многие её слова. Я даже помню её присутствие рядом со мной, я представляю его себе сейчас и мне становиться так же больно, как было тогда, когда она отдавалась выродкам-гостям Ридо. Единственное, чего мне не хватает, чтобы восстановить в себе спокойствие и наслаждаться тем, что у меня есть, так это присутствие. Если бы оно вечно было со мной, только её присутствие - даже не она сама, я был бы спокоен и счастлив. Но, как всегда, человек хочет недоступного, в моем случае это усугубляется ещё и тем, что я сам себя лишил того, что сегодня для меня есть недоступность. Приходиться довольствоваться тем, что осталось у меня - мне действительно очень просто представить её рядом с собой, я почти начинаю видеть её, но приходит недоступность и всё исчезает.
     Меня всегда это гнело - то, что они насиловали Эсфирь. Но я не ощущал этого до конца - этого не было на моих глазах, а доверять своему воображению - недостойно. Я испытывал крайнюю ненависть, когда Ридо заставлял наши тела содрогаться в нужной имитации физической близости, я ненавидел его, когда она заставлял Эсфирь делать это с Аполлосом, которому же, вечно неудовлетворённому изгою, это всегда было в радость. Им всегда было в радость - Метте, Аннах, ему, Техаамане - из них выросли бы такие же, что приходили к нам в комнату за выбором - такая же мразь. Я ненавидел его, ухмыляющегося охранника, имя которого даже не знал. Я не испытывал такой ненависти к Аполлосу, ведь формально Ридо заставлял его совершать эти действия. Сам Ридо никогда не прикасался к Эсфирь, скорее всего (боже, как болит сердце) это и вынуждало меня в чём-то прощать его.
     Итак, я не видел, как они насиловали Эсфирь, поэтому я даже, наверное, холодно относился к этому, пока не произошло того, что положило конец всему.
     Все дни, в которые ей приходилось отдавать своё тело им, вовсе безразличным к ней, проживал по ставшему обыкновенным распорядку. Медленные минуты смолами стекали по стволам моих ожиданий, тело уставало ничего не делать и только когда дверь открывалась и вместо одного Ридо появлялись двое - Ридо и его спутник, ничем выдающимся не отличающиеся, я начинал разгораться, я начинал сгорать. Я быстро возвращался в прежнее состояние, если человек, пришедший с Ридо, выбирал не Эсфирь, но я сразу же воспламенялся, когда он показывал на неё. Если знакомо чувство потери всего, что имеешь, понять меня можно, если знакомо разочарование проигрыша после больших усилий, то тоже этим меня можно понять. Каждый раз, когда её забирали из моего пространства, я терял её и радость её обретения мною была незначительной в сравнении с потерей.
     Как люди, приходившие туда иногда были одинаковыми, как были одинаковы они все, так были похожи, сакраментально похожи дни, останавливающиеся в этом доме. Я не могу сказать, сколько было их - дней моего безумства. Не потому, что не считал - считал, просто не помню. Мы жили в этом доме уже больше года и почему-то я ясно запомнил последний день моего пребывания, оказавшийся чрезвычайно коротким к тому же. Я помню его ясно, так же, как и первый день из моей жизни там. Всё находящее между ними - месиво из картинок, вспышек, лиц тех, кто наслаждался Эсфирь, её глаз, её волос, тело, Ридо - всё заплакано - слёз моих было больше, чем всего остального.
     А теперь я расскажу (и скорее всего, самому себе), как нелепо всё закончилось, а это должно было закончиться. По какой-то случайности, я приложил немало усилий к этому, а если прямо - то всё закончил я один. Всё прекратилось также внезапно, как началось, также всё прекратилось и началось по моему желанию. Желание - это, пожалуй, причина моего тления. Я ведь сам навязался туда, я сам хотел туда попасть и тела, которые станут доступными мне, я считал самым важным, что может быть для меня. Каким бесповоротно другим был я и как вывернуто я изменился. Я думаю, ещё больше мог измениться любой, если бы пришлось ему оказаться вместо меня в последний день моей несвободы, а я и сейчас остался изменённым только Эсфирь и тем, что было рядом с ней. Я уверен, что любовь к ней, а не жалость к себе могла заставить меня сделать то, что я сделал.
     В тот день с самого утра Ридо пил. Пил грязно и много и грязно-много. Он ещё держался на ногах, в отличии от охранника, который давно уже находился в прострации - частое явление - здоровый детина теряет сознание от детской дозы спиртного. Ридо был даже бодрым.
     Окончание будет быстрым. Даже слишком быстром для обладания им права быть на бумаге. В комнате, где нас всегда запирали, был я и была Эсфирь. Никого больше не было - Аннах, Метте, Техаамана и Аполлос, догадываюсь, опять где-нибудь устроили свою привычную оргию, от каждого моего взгляда на очередной пример которой мне было сначала основательно противно, а потом также основательно смешно, как и от любой другой сценой механической любви с серьёзными и счастливыми лицами. Мы были вдвоём с Эсфирь, мы были вдалеке от них. Мои руки - в её волосах, её лицо - в её коленях, как всегда. Мы были обняты и мы молчали. Сейчас мне я считаю, что такое наше соединение тел было одним и незаконченным, прерываемым всем и всеми и всегда восстанавливаемым.
     В одну из секунд нашего молчания в комнату вплелся Ридо - пьяный и решительный. Он очень сильно оттолкнул меня от неё. Я не знаю, почему он решился на это. По моим соображения, в его сексуальных вкусах были крупноформные вульгарные блондинки с длинными ногтями. Вероятно, алкоголь так подействовал на него - его врожденный инстинкт сработал с объяснимой быстрой. Он как-то быстро оказался - разжёванное слово - насилующим Эсфирь, прижимая к полу своим телом и своими движениями привыкшую не сопротивляться девочку.
     Я мог бы написать, что почувствовал в этом момент нечто особенное. Нет, ничего не было. Я просто осознал, что сейчас я сделаю то, что давно хотел. И я был уверен, что сделаю это, был уверен так, как будто уже сделал.
     Все следующее - просто. Я взял валяющуюся такой же пьяной его камеру, взял за кожаный её ремешок и как библейский Давид, подтверждающий её библейское имя, начал раскручивать её в воздухе. Я слушал стоны воздуха, ставшие вторыми стонами в этой комнате после стонов Ридо, до тех пор, пока не почувствовал, что ему будет достаточно. С этой крутящейся ненавистью в руке я подошёл близко к ним, к Ридо и Эсфирь. Со страхом задёть её я отдал его голове один удар его же камеры. Мне это всегда виделось замедленной съёмкой - то, как его мозги вылетали из его разбитого и смещённого черепа, то, как они шлёпались о прозрачные стенки моего восприятия и как с неохотой стекали по ним. Я убил его и это было одним из наипростейших совершённых мною действий. "Можете всегда положиться на убийцу в отношении затейливости прозы"? Вряд ли.
     Затем я совершенно спокойно подошёл к валяющемуся охраннику, которого мне пришлось ещё и поискать, и таким же образом даже во сне его ухмыляющейся голове досталась от меня смерть. Всё. Я сделал то, что хотел.
     Когда вернулся в комнату к Эсфирь я увидел её сидящей на полу, на голых её ногах лежал мертвый Ридо. Отсутствующая большей частью голова лежала по её левую сторону, ноги - как ни странно, по правую. Большая кровавая мразь. Она встала, убрав ноги из под него, подошла ко мне.
     Она смотрела мне в глаза - "Что же ты сделал, я же любила его". Раньше я не верил, что от остроты полученных чувств люди могут потерять свои собственные. Эсфирь показала мне это - обычно, если логически рассуждать, взяв за основу добрую сотню произвольных романов, при такой ситуации у Эсфирь должны были бы быть слёзы, ужас на лице, ярость, ещё что-то. Но ничего не было. "Что же ты сделал, я же любила его". Больше я не слышал от неё ничего. Больше я её не видел - я вышел из этого дома, спокойный и рассудительный. Через две недели, грязный и оборванный, я пришёл к дверям своего дома, после полутора лет отсутствия там. За две недели я успел выдумать правдоподобную историю, так никому и не рассказав, где я это время был и что я там делал. Я вернулся совсем другим, но хорошо это скрывшим.


Страницы: [ 1 ] [ 2 ] [ 3 ] [ 4 ] [ 5 ] [ 6 ] [ 7 ] [ 8 ] [ 9 ]
Сайт автора: http://www.lopatin.newmail.ru

Читать также в данной категории:

© Copyright 2002 Лимона. Все права защищены.